Владимир Палей: Ни один архив не ставит себе целью «не пущать»

03.04.2016

Историк-генеанолог и владелец генеалогического агентства Владимир Палей согласился побеседовать с нашим корреспондентом о собственном подходе в работе с архивами, основанном на здравом смысле и знании закона. 

— Владимир, вы регулярно работаете с архивами по вопросам генеалогии. Как вы определяете, куда надо обращаться в каждом конкретном случае?

— Есть общий принцип: документы хранятся по месту их создания. Если нас интересуют записи о рождении, браке, разводе, смерти, то понятно, где их искать — в том загсе, где эти акты гражданского состояния были зарегистрированы. Где искать личное дело студента? В том вузе, где он учился. Где искать личное дело работника? А вот тут уже возможны варианты. В лучшем случае по месту его работы. Но мы не знаем, было ли работодателем учреждение местное, или региональное, или республиканское, или всесоюзное, соответственно архив какого уровня нас интересует.

— Если ещё не доказано, что человек — потомок, каким образом получается обойти закон о персональных данных?

— Не надо обходить закон. Надо просто пойти в загс и собрать всю цепочку документов, связывающих заявителя с интересующим субъектом персональных данных.

— Статья 25, часть 3 ФЗ «Об архивном деле в РФ» говорит о том, что 75-летнее ограничение на доступ к документам, в которых содержатся личные и семейные тайны какого-либо человека можно снять только с разрешения потомков. Как работает этот закон в ситуациях, когда родство пытаются доказать как раз с помощью этих документов?

— Как известно, есть закон, а есть правоприменение. У меня есть коллега, который позиционирует себя не просто как архивист, а требует к себе особого отношения как борец за гражданские права архивистов. И он везде требует, скандалит. Он выбрал себе такой стиль, про него знают. Не могу сказать, что это ему помогает, или что он где-то что-то изменил. Но он помладше. Среди людей, которые вместе со мной начинали, никто нигде не скандалит. Мы апеллируем к логике, к здравому смыслу. Потому что человек, принимающий решения — он тоже человек. Да, часто приходится ему объяснять, что подтверждение родства находится в том самом деле, которое я прошу выдать. Предлагаешь посмотреть в дело и решить: если там есть подтверждение — выдавать, нет подтверждения — не выдавать. В таком случая я просто иду искать другое подтверждение.

— Как часто требуется знание правового поля и надо ли апеллировать к праву?

— Знание законов требуется постоянно, и можно апеллировать, хотя надо прекрасно понимать, что человек руководствуется не где-то написанным законом, а требованиями непосредственного начальства. Директора архива интересует, как он будет объяснять свои действия при ближайшей проверке. Ему надо помочь, объяснить, что понимаешь его проблемы и не желаешь навредить.

— Есть ли какая-нибудь разница в правоприменении в архивах различного уровня — федеральных, региональных и ведомственных?

— Да, есть. Ведомственные архивы плохо поддаются регулированию по архивному законодательству. Они регулируются по своему, ведомственному законодательству. Это подразделение ведомства, а не обособленное юридическое лицо. Работа с такими архивами — не исследование в прямом смысле слова. В ведомственных архивах вы, как правило, приходите, делаете заказ, а сотрудники сами проводят исследование. Запрос оставили — забрали ответ. Кроме того, все зависит от масштабов ведомства. Например, в вы можете пойти в любой вуз, спросить, где архив и попросить личное дело студента, закончившего учебу 50 лет назад. Но в зависимости от размеров вуза, это будет происходить по-разному. В маленьком вузе вы будете общаться с начальником архива, в вузе побольше — с рядовым архивистом, а в МГУ даже к рядовому архивисту надо записаться на прием. Причём необходимо знать, в какое время можно звонить, чтобы сделать предварительную запись, и это не те часы, которые указаны на сайте. Только после этого можно прийти, предъявить основание, и заказать дело. Если человек работал в союзном ведомстве, которые сегодня называются федеральными, — на железных дорогах, например — то неважно на какой конкретной станции он работал. В зависимости от должности его дело будет передано в управление этой железной дороги, либо будет в Министерстве путей сообщения в Москве. Потом необходимо выяснить, какой режим доступа к этим документам. Это может быть полувоенная организация, или человек просто по своей работе мог иметь доступ к секретным сведениям. Бывают разные стадии секретности документов: совершенно секретные, секретные, для служебного пользования или публичные.

— В случае, когда приходится работать с региональными архивами, часто ли достаточно удалённого запроса или надо ездить самому?

— В простых, конечно, запрос-ответ, но в большинстве случаях приходится посылать сотрудника, а в сложных случаях — ехать самому. Запроса достаточно, когда вы точно знаете, что вам конкретно нужно. Только вы если уверены, что в конкретном деле, на таком-то листе есть нужная запись, вы посылаете запрос на копию этого листа. К сожалению, в силу исторических обстоятельств у сотрудников архивов очень маленькие зарплаты. Даже если в архиве при советской власти работали квалифицированные сотрудники, они нашли себе другую работу. А новым не у кого учиться. Поэтому чаще приходит ответ: «Мы не нашли». Ну, неглубоко искали, ну, не очень тщательно, но искали же! Если вам приходит такой ответ, это ещё не значит, что в архиве нет нужных материалов.

— Какая специфика работы с федеральными архивами?

— Федеральных архивов в общем-то не так много. Сложность работы с архивом определяется не тем, какой он тематики, а соотношением между его финансированием и потребностями. Если архив находится в аварийном здании, там нет денег на поддержание нормального микроклимата, на реставрацию дел, на то чтобы нанять большее количество сотрудников, и при этом гигантский спрос — там очень тяжело работать. Такой например, например, Военно-исторический федеральный архив в Москве. А если архив новенький — другое дело. В Санкт-Петербурге, к примеру, есть Российский государственно-исторический архив. Раньше он находился в здании Сената, а когда туда перевели Конституционный суд, архив выселили в специально построенный новый комплекс, пусть и на окраине. Только сотрудников старых не осталось, которые знали фонды наизусть.

Снялась старая проблема — появилась новая. Вот ситуация: нет денег для того, чтобы постоянно реставрировать старые документы, которые пользуются частым спросом. Раз дело заказали, второй раз, третий, а на четвёртый оно развалится, и нечего будет заказывать. Тогда исторический документ просто погибнет. В других странах добиваются финансирования на оцифровку, чтобы этот оригинал не дёргали каждый день. А во всех постсоветских странах, кроме Балтии, когда есть востребованный старый документ, но нет денег на его реставрацию или оцифровку, доступ к нему просто закрывают, пока не появится денег на цифровые копии.

— Значит, с вашей точки зрения основная проблема доступа к документам всё-таки хозяйственного рода?

— Безусловно. Ни один архив не ставит себе целью «не пущать». У архива есть задача сохранить документы в первую очередь. И только потом — предоставить доступ. Проблема возникает, когда нет возможности совместить сохранность и доступ.

— Вы часто сталкивались с отказами в предоставлении документов?

— Смотря по какой причине. В Архангельске областной архив уже больше десяти лет никому не выдаёт метрические книги именно по этой причине — они в очень плохом состоянии, а у архива нет денег, чтобы с этим что-то сделать. В Виннице целые горы этих метрических книг ещё в советские годы были посыпаны дустом, а теперь невозможно с ними работать. Нужна специальная дорогостоящая процедура, чтобы очистить их от этого дуста. В Виннице нет денег на это, в Украине вообще нет денег, и у архивов, соответственно, тоже их нет. Десять лет назад Каменец-Подольский архив по большей части сгорел. Он пережил все катаклизмы за 500 лет, а в 21 веке сгорел. Мы сейчас не будем обсуждать, действительно ли это было замыкание электропроводки по причине отсутствия финансов у архива на поддержание электропроводки в должном состоянии, или это был передел собственности, потому что кому-то захотелось недвижимости в историческом центре города. Это неважно. Важно, что действительно был пожар, и огромное количество документов просто сгорело. А потом его тушили водой и пеной, поэтому то, что не сгорело, то погибло от воды. А то, что уцелело, было заморожено и убрано в холодильники. Вот уже десять лет прошло. Последние несколько лет что-то начали из этого холодильника вытаскивать и реставрировать, а очень многие фонды так там и лежат, и мы даже не знаем до какой степени они сгорели, подлежат они восстановлению или нет.

Есть отдельная проблема с документами под грифом «секретно» и их рассекречиванием. По умолчанию срок секретности 75 лет. Например, я обращаюсь в архив пограничных войск по доверенности от внучки. Офицер-пограничник погиб в первые дни Великой Отечественной войны, летом 41 года. Мне выдают не копию страниц его личного дела, а перепечатанный на компьютере текст. Все должности, звания, места службы. Все, кроме автобиографии. Я спрашиваю: «А как же автобиография?» Мне сама звонит исполнительница, сотрудница архива и говорит: «Вы знаете, у него такая потрясающая автобиография! Но на ней стоит гриф «секретно», и пока 75 лет не пройдёт, я не могу её предоставить».

— Получается, что некоторые документы рассекречиваются частично?

— Какое-то время действовал принцип, согласно которому однородные документы составляют коллекцию, а коллекции составляют конкретный фонд в архиве. Если принималось решение о рассекречивании, то рассекречивался весь фонд. Сейчас хотят вернуться к процессу рассекречивания каждого дела персонально, чтобы каждое дело постранично проверил человек, у которого есть соответствующий доступ, и выяснил, какие там секреты и секреты ли это до сих пор. Этот процесс может затянуться на годы.

— Как выглядит процесс вашей подготовки к походу в архив? Пользуетесь ли вы путеводителями или электронными каталогами?

— Естественно! Путеводитель — это вход в предбанник, еще не в архив. Путеводитель содержит перечень фондов и их аннотацию. Там нет описей. Хотя нам особенно уже и не нужны путеводители, потому что почти не осталось архивов, с которыми мы никогда не работали. Поэтому сразу переходим к описям. Сейчас почти каждый архив Российской Федерации имеет свой сайт, и у большинства из них там выложены электронные описи, по крайней мере, описи наиболее востребованных фондов. У многих архивов такой электронной описи нет. Тогда, до того как заказывать сами дела, приходится первый раз ехать, чтобы поработать с описями.

А сейчас есть другой тренд — активно обсуждается идея о того, что архивы могут выкладывать на сайте не только описи, но и копии самих дел. В том числе копии дел, содержащих персональные сведения, которые перестали быть секретами, то есть те, которым больше 100 лет. Но архивы боятся, что этими данными возможно злоупотреблять. Как обеспечить авторское право государства? Как обеспечить контроль за тем, кто этими данными воспользуется и с какой целью? Пионером в этой области является Самарский архив, у которого существует виртуальный читальный зал, доступ в который реализован через портал госуслуги.рф. Сразу понятно, кто и что читает. Конечно, далеко не все документы оцифрованы, не все доступны. Но что-то уже есть. Другие архивы все еще обсуждают, какие нужно внести изменения в законодательство, чтобы можно было это делать, а по шапке потом никто не надавал.

— С вашей точки зрения виртуальный читальный зал с доступом из госуслуг — это самая удобная форма?

— Ну, такой архив — один на Российскую Федерацию. Беларуси, Украине, Молдавии, Казахстану, Центральной Азии это не снилось даже. В Эстонии почти всё давно оцифровано, а в Латвии и Литве ещё не все. Просто у президента Эстонии «электронный» бзик, а у других президентов таких нет.

— То есть это в первую очередь зависит от политической воли?

— Конечно! На это направляются финансовые и человеческие ресурсы. Все зависит от того, какие приоритеты у государства. Это дело исключительно государственное, и никакая частная инициатива здесь государство не заменит.

— Если убрать исключения вроде Самарского архива, можно ли назвать систему путеводителей и электронных каталогов удобной и актуальной?

— Дело в том, что системности нет. У нас есть Федеральное архивное агентство Российской Федерации, но оно, к сожалению, не является начальником для региональных архивов. Оно руководит лишь федеральными архивами, а для региональных оно может только предлагать рекомендации в качестве методического центра. Региональные архивы подчиняются правительству региона. Существует прямая зависимость: чем богаче регион, тем лучше там живётся всем, в том числе и архивам. Если регион бедный, там все плохо, в том числе и архивам плохо. Тут тоже существуют исключения. В этом отношении Петербург давно и прочно опережает Москву. Но это исключение, подтверждающее правило.

— Как вы оцениваете подготовку сотрудников отечественных архивов?

— Дело даже не в молодости сотрудников, а в их квалификации. Зарплаты очень низкие, поэтому тот, кто действительно на что-то способен, нашел более высокооплачиваемую работу где-то в другом месте. Опять же, из любого правила есть исключения. Если в школах были низкие оклады, это не значит, что там не осталось ни одного грамотного учителя. Кто-то может позволить себе заниматься любимым делом. И в архивах тоже есть квалифицированные кадры, просто их намного меньше стало, чем в советские годы.

— Насколько хорошо сотрудники архивов ориентируются в архивном законодательстве?

— Архивистов не учат юридической грамотности. Это вопрос директора или замдиректора. С сотрудником вопросы не решаются ни в архивах, ни в других каких-либо государственных учреждениях.

— Всегда надо выходить на уровень начальства?

— Естественно! На уровень человека, принимающего решения и несущего ответственность за своё решение. А все остальные просто приказ выполняют. Неважно, армия или архив — это любой орган исполнительной власти, это операционист в службе одного окна. Он может быть любой квалификации, но он просто исполнитель. Директор подписал — он даст доступ, директор не подписал — не даст.

— Как с вашей точки зрения менялась архивная инфраструктура с изменением социально-политической обстановки в стране в девяностые и нулевые годы?

— При советской власти человек не мог прийти в архив с улицы и поработать в читальном зале по личному заявлению. Тогда было только две опции: либо ты сотрудник архива, либо по письму от организации. С 92 года можно так делать, поэтому письма от организации — сейчас какой-то анахронизм. Кто-то считает, что в 90-е многие материалы были более доступны, чем сейчас, но я с этим несогласен. Может быть, человек в девяностые не обращался к тому пласту документов, с которым он хочет работать сегодня. Лично я не замечал, чтобы что-то было доступно, а теперь стало недоступно. Наоборот, процесс рассекречивания продолжается. Конечно, теперь всё более формализовано, стало больше порядка, какая-то вольница прекращается, зато правила становятся понятнее. Странно идти в архив «наудачу» — вдруг повезёт и дадут что-нибудь неположенное. То, что не положено — не дадут.

— Владимир, большое спасибо за интервью!