В июне в Международном Мемориале открылась выставка «Отнятая память» — об историях десяти остарбайтеров и узников концлагерей из Советского Союза. Цель выставки — рассказать об этих людях и запустить кампанию по поиску  их потомков, чтобы вернуть им личные вещи их родных, которые сегодня хранятся в Архивах Арользена. Эвелина Руденко, историк, куратор российской версии выставки «Отнятая память», рассказала нам не только о самой выставке, но и о поиске информации об остарбайтерах, проектах Мемориала на тему принудительного труда в нацистской Германии и сложностях архивной работы. 

– Эвелина, расскажи, пожалуйста, про выставку, которая сейчас идет в Международном Мемориале, она называется «Отнятая память», да?

— Да, «Отнятая память» — это выставка, созданная архивами Арользена, в оригинале — «Stolen Memory». И я акцентирую внимание на «Stolen Memory», так как одновременно это международная кампания по поиску жертв нацизма, которая началась еще в 2016 году. После ее начала два года велся поиск, а в 2018 году открылась первая выставка «Stolen Memory». И выставка под этим названием известна уже некоторое время. 

– Получается, выставка была уже во многих городах и не только? 

–  Да, она уже была во многих странах Европы, и в огромном количестве городов Германии. И уже в рамках и кампании по поиску, и выставки более 500 именных конвертов с вещами вернулись законным наследникам¹.

–  А сам этот проект и процесс по возврату вещей, запустившийся с 2016 года, он связан только с датой открытия проекта в 2016 году? Или были  — может даже и раньше — какие-то решения или законодательные акты, связанные с тем, чтобы жертвам нацизма начать передавать вещи из архивов? 

–  Нет, процесс передачи осуществлялся еще раньше по личным запросам родственников. В целом, Архивы Арользена открылись для исследователей и широкой публики только в 2007 году, до этого времени их главной целью были ответы на запросы пострадавших от нацизма и их родных. В 2010-х годах Архивы стали больше ориентироваться на образовательную деятельность. Тот факт, что в рамках «Stolen Memory» Архивы возвращают документы и предметы владельцам, а не наоборот — стремятся получить их от людей в свое хранение — это очень необычный кейс. 

–  У меня сразу возникает ассоциация с архивами ФСБ, которые далеко не всегда работают так, как нам бы хотелось, но родственникам они все же возвращают письма и дневники, которые могут храниться в архивно-следственных делах. Под родственниками они подразумевают только тех, кто предоставляет подтверждающие родство документы. Но вообще возврат личных документов из дела прописан в законе «О реабилитации жертв политических репрессий», и они этому следуют. Но это никакая не общественная кампания с поиском потомков, конечно.

Если вернуться к «Отнятой памяти», в чем особенность ее русской версии? 

–  В русской версии мы больше концентрируемся на людях из Советского Союза на  остарбайтерах и военнопленных. В идеале хотелось выбрать документы людей, живших именно в РСФСР, чтобы было больше шансов найти их потомков. Но не на всех людей сохранились документы, в которых можно было бы отыскать их место проживания до войны. Вообще «Отнятая память» — это не просто выставка, где можно почитать о судьбах принудительных рабочих и узников концлагерей, это еще и призыв к поиску. Мы даем посетителям истории восьми людей, чьих потомков мы ищем, и показываем две успешные истории поиска. Кстати, успешные истории —заслуга Российского Красного Креста, который отыскал родных двух персон и помог в организации возврата вещей в семьи (одна семья вообще обнаружилась в Москве). 

Вообще «Отнятая память» — это не просто выставка, где можно почитать о судьбах принудительных рабочих и узников концлагерей, это еще и призыв к поиску.

Если мы говорим о людях, чьих родственников мы разыскиваем, то о них мы знаем: 

• имена
• дату рождения, которая, к сожалению, может быть и ошибочной
• место рождения или проживания до войны — правда не везде, а в меньшинстве случаев
• годы пребывания в концлагерях и конкретные названия подразделения лагерей, в которые они были отправлены.

В одном случае, например, сохранилась надпись на фото —  «Новочеркасск». Но непонятно — всегда человек жил в Новочеркасске или только во время войны? Если мы кого-то найдем, это будет большое гражданское чудо! Невероятное. Но я уже писала где-то, что у этого чуда будут конкретные ноги. Для того, чтобы найти этих людей, обязательно нужна информационная поддержка, как можно более масштабная. Ведь чем больше этих имен будет появляться в соцсетях, тем больше шансов найти их потомков. 

–  Именно этих восьми человек? 

–  Да, вот этих восьми. Вдруг что-то щелкнет у самих потомков, вдруг кто-то это увидит? Вероятность небольшая, но есть. В любом случае, чем больше будут публиковаться эти имена, тем больше человек мы привлечем к поиску. Здесь главное найти волонтеров, заинтересовать людей, чтобы они включились в эту рутину архивного поиска, очень сложного, часто запутанного. Каждому волонтеру мы дадим алгоритм поиска и будем поддерживать на всех этапах. 

И еще одна важная вещь  — ожидаемый вопрос: почему вы сами — Мемориал — не ищете информацию про этих людей, почему предлагаете это волонтерам? Мы убеждены, что участие в этом большом квесте — это отличный способ отдать дань памяти жертв нацизма, своими руками поучаствовать в его преодолении, а заодно приобрести полезные навыки архивного поиска, поэтому мы хотим привлечь к этому как можно больше заинтересованных людей. 

–   Если вам известно место рождения, значит, можно что-то поискать в архиве ЗАГС, но если ты не родственник без подтверждающих документов, то все закрыто. Как быть? 

–  Да, узнать что-то по месту рождения не так много шансов, так как ЗАГСы не выдают никакой информации исследователям. Личная тайна и все такое. Зато можно дать объявление в небольшие городские газеты, поискать по сообществам узников концлагерей. Еще, конечно, нужно искать в ГА РФе, подавать запросы о поиске конкретного принудительного рабочего, также нужно подавать запросы в Минобороны, вдруг этот человек после освобождения работал при советской военной части как вольнонаемный. Обращаться и в РГВА, и во многие другие инстанции. 

–  А в архивы ФСБ? Они же могли проходить через фильтрационные лагеря? 

–  Да, обязательно и туда тоже. На каждого вернувшегося из Третьего рейха заводилось фильтрационное дело, а фильтрационные дела в итоге передали в архивы ФСБ. Затем нужно обязательно отправлять запросы в архивы СБУ, вдруг кто-то после освобождения осел на Украине. И там будет больше шансов в таком случае получить доступ к документам, так как документы открыты для пользователей. Нужно просмотреть все базы вроде «Память народа», «Подвиг народа». Работы очень много. Ну и у самого архива Арользена есть памятка о том, как искать людей, но там, в Германии, совсем другие условия для поиска. Чаще известно место рождения и место проживания, что позволяет поехать в те места и опросить жителей. 

–  Такие генеалогические экспедиции. 

–  Да, кстати, мы как раз надеемся, что и генеалогическое сообщество как-то отзовется, даст свои рекомендации. Мы будем очень рады их выслушать. Задача нашей выставки — обратить внимание на то, что государство не поддерживает ищущих, а вставляет палки в колеса. Доступ к документам должен быть проще, должны существовать специальные, финансируемые из бюджета, службы поиска. 

–  А что дальше? Когда появятся результаты поиска, а мы будем надеяться, что они все-таки появятся? 

–  Когда найдутся потомки, мы свяжем их с Архивами Арользена. Они будут проверять, действительно ли отозвавшиеся люди являются потомками героев выставки согласно своим внутренним правилам. Если проверка пройдет успешно, вещи будут передаваться по почте. А если уж вдруг границы будут открыты, семью могут пригласить на церемонию передачи вещей непосредственно в Бад-Арользен. 

–  А вдруг два человека заинтересуются поиском информации по одному и тому же герою выставки. Им же можно объединить силы, делиться друг с другом результатами, в противном случае они будут отправлять одинаковые запросы. 

–  Мы просим всех желающих держать нас в курсе своего поиска, чтобы не было дублей в запросах. К сожалению, есть риск, что даже при поддержке волонтеров нам не удастся найти потомков, но вообще в кампании есть успешные истории волонтерского поиска. Часто найти информацию получается у школьников. Они берут эту задачу как годовой проект. Им, конечно, помогают учителя, музейные работники. Работая не в одиночку, становится больше сил, больше энергии и больше шансов на счастливый исход. 

Мы просим всех желающих держать нас в курсе своего поиска, чтобы не было дублей в запросах.

–  Сколько будет идти выставка? 

–  До 22 августа. Но потом мы опубликуем все плакаты на своем сайте, то же сделают и Архивы Арользена. Кампания по поиску не остановится 22 августа, не прекратит свою жизнь точно. 

– У меня в голове напрашивается какой-то координационный центр, чтобы строить комьюнити из людей, которые заинтересовались поиском и будут пробовать что-то найти. Это как будто бы тянет на какую-то соцсеть или группу в соцсетях, в которой все будут делиться своими результатами, если захотят. 

–  Да, что-то подобное напрашивается. Когда мы в 2020 году открыли сайт со списками угнанных, к нам понеслись письма, я была удивлена количеству людей, для которых архивы и поиск документов —  это хобби. Десятки людей, у которых профессия не связана ни с генеалогией, ни с историей, обращались к нам с предложениями поделиться документами или с вопросами о состоянии фонда ЧГК в ГА РФе. И как раз вокруг «Списка угнанных» есть небольшое коммьюнити, и, может быть, оно возникнет и вокруг выставки. 

–  Какие еще проекты есть у Мемориала по остарбайтерам? 

–  Прежде всего, это проект «Списки угнанных», на котором каждый пользователь может найти списки людей, отправленных на принудительные работы, размеченные по местам угона и местам работы в Третьем рейхе. Это архив устной истории «Та сторона» с подробными биографическими интервью остарбайтеров и военнопленных. Сайт «Фонд 21», где представлены фотографии и документы принудительных рабочих из архива Мемориала. Кстати, даже на «Фонде» люди умудряются находить своих близких и знакомых. Это совершенно удивительно, когда человек пишет нам, что узнал на одной из фотографий свою бабушку. 

«Знак не сотрется» — книга, мозаика из интервью и мемуаров, подробно повествующая об угоне, принудительном труде, освобождении, возвращении. Подкаст «Остарбайтеры», где о пережитом рассказывают сами свидетели. 5-минутный мультфильм «Восточный рабочий», который прекрасно подходит для уроков истории. Волонтерский проект ost-db.tastorona.su — платформа, где каждый может помочь нам в геокодировании внутренней базы данных, которую мы пока не можем вывесить в общих доступ, так как там личные данные из 1990-х годов. Принцип геокодирования на сайте очень прост, это совершенно медитативное занятие. Еще у нас есть комикс «Принудительный труд» — чешское издание, переведенное на русский при нашей поддержке, три женские истории о трудовых лагерях и  нацистских преследованиях в годы Второй мировой. 

–  Какой режим доступа к документам из фонда 21? Как с ними работать пользователям? Можно ли использовать их для публикации, для иллюстрации своих собственных статей?

–  Для публикаций, иллюстраций, конечно, можно и нужно. Для этого необходимо написать в архив Мемориала и заключить договор об использовании, в котором мы просим получателей документов обязательно указывать, что они принадлежат Мемориалу и не передавать их третьим лицам, и ничего больше, на самом деле. «Фонд 21» — это вообще кладезь для исследователей, занимающихся визуальной антропологией. Я уже несколько лет мечтаю сделать выставку по фотографиям принудительных рабочих из Германии, чтобы показать, как они одеваются в рейхе, как они пытаются вписываться в немецкую моду 1940-х, как в целом стремятся репрезентировать себя на фото. Конечно, большинство фотографий сделаны немцами для пропаганды, что обязательно нужно учитывать и проговаривать. Но есть, кстати, и те фото, которые сделаны людьми самостоятельно. Не так давно мы нашли в архиве историю о том, что мужчина в Германии смог выйти в город, что долгое время было было вообще запрещено, и даже воспользоваться фотобудкой, то есть у него оказались кое-какие деньги, чтобы оплатить снимки. Или вот они приходят в фотосалон, фотографируются на фоне декораций, рядом с журнальным столиком, на котором лежат книги. Что это за книги — просто хлам, лежащий у фотографа, или бестселлеры сороковых годов? В общем, материала много, и он очень любопытный. 

На «Фонде 21», конечно, опубликованы не все наши архивные документы, какую-то часть мы еще не можем выкладывать, так как не прошло 75 лет с момента их создания. Но исследователям мы даем полный доступ после заключения соглашения о неразглашении личных данных. 

– А если прошло 75 лет с момента создания документа? 

–  А если прошло 75 лет, то все доступно, мы ничего не скрываем. 

– Расскажи, пожалуйста, про запросы, которые к вам поступают про остарбайтеров? Они идут в архив Мемориала? 

–  Да, все запросы, которые приходят на наши сайты, переправляются в архив. К сожалению, во многих запросах нет обратного адреса человека или очень мало информации о разыскиваемом — в частности, мы не можем ничего найти, имея лишь имя, дату рождения и название места, куда вернулся бывший принудительный рабочий. В таких случаях мы запрашиваем более подробную информацию. 

– Какой минимум информации нужен для того, чтобы найти остов? 

– Как минимум, полное ФИО (включая девичью фамилию), дата рождения, место угона, место, где обосновался человек после возвращения. Намного больше шансов разыскать информацию, когда есть сведения о конкретном месте работы в Германии. Если есть какие-то документы, фотографии, все это пригодится для поиска, вдруг из них что-то можно будет «вытянуть». Потому что, например, на многих фотографиях на обороте есть печати фотосалонов, по которым можно определить, где была сделана фотография. Чем больше информации и данных, тем лучше.  Много есть разных деталей, хорошо бы понимать, кем был человек в 1941-1942 годах: это была медсестра, которая ушла на фронт, или гражданский, который жил в оккупации.

Для поиска информации про остарбайтеров, как минимум, нужны полное ФИО (включая девичью фамилию), дата рождения, место угона, место, где обосновался человек после возвращения. Намного больше шансов разыскать информацию, когда есть сведения о конкретном месте работы в Германии. Если есть какие-то документы, фотографии, все это пригодится для поиска, вдруг из них что-то можно будет «вытянуть». Потому что, например, на многих фотографиях на обороте есть печати фотосалонов, по которым можно определить, где была сделана фотография. Чем больше информации и данных, тем лучше.  Много есть разных деталей, хорошо бы понимать, кем был человек в 1941-1942 годах: это была медсестра, которая ушла на фронт, или гражданский, который жил в оккупации.

– И вы с коллегами, в ответе на запрос, даете рекомендацию, куда, в какие архивы человек может сам обратиться, чтобы найти информацию? 

–  Да, мы пишем, куда еще можно обратиться, часто это Архивы Арользена, архивы ФСБ и СБУ, ГА РФ, архив Минобороны в Подольске, РГВА и так далее. Говоря про Архивы Арользена, нужно обязательно уточнить, что исторически в них не так много документов из советской зоны оккупации Германии — Восточной Германии, так как эти документы вывозились в Советский Союз. Получается что, к сожалению, есть лакуны. 

– Как долго отвечают на запросы Архивы Арользена? Я слышала, что они обычно очень долго отвечают. 

– Как правило, 5-6 месяцев. Долго, так как к ним поступают тысячи запросов со всего мира. У нас в российских архивах, собственно, бывает столько же, а могут и вообще не ответить. Вообще складывается такое ощущение, что российские архивы — это еще одно место унижения людей, ты постоянно чувствуешь там иерархию.Тебя обыскивают на входе, никто ничего не объясняет, не показывает за редкими исключениями. И еще эта дурацкая система с запретом свободно фотографировать документы, когда они вообще-то рассекреченные и общедоступные, и с необходимостью платить не только за физические копии, но и даже за сканы. Конечно, тут нужно почувствовать и самим архивистам, у них скорее всего небольшие зарплаты и прочее. Но вместе с тем, ты часто приходишь в архив, а тебя запугивают уже на входе: «Где ваше отношение?». А ты студент_ка и никогда в своей бренной жизни не слышал_а об этих дурацких «отношениях» из университета. Вообще нет ощущения, что архивы для нас, для общества, для исследователей — по итогу совершенно непонятно, для кого они работают. И это мы еще не обсуждаем механизм рассекречивания документов… 

– Ну а с учетом того, что ты вообще не всегда знаешь, что рассекречено, потому что в ведомственных архивах тебе не дают свободно описи и ты не можешь заказать, что хочешь, а смотришь то, что дадут… И еще один вопрос: входят ли запросы о работе в Германии в категорию социально-правовых, бесплатных запросов? 

– Да, входят, в ГА РФе, например, есть отдельная страница, на которой оформить запрос именно по угнанным совершенно бесплатно. 

¹ Всего в 1963 году в Архивы Арользена попало 4700 именных конвертов с вещами, на апрель 2020 года осталось 2800. Таким образом, за 57 лет поисков Архивы Арользена вернули семьям 1900 конвертов. Подробнее об истории “эффектов” вы можете узнать здесь.